Executive: Как вы считаете, через сколько лет Россия перестанет накапливать отставание от Запада и начнет его догонять?
Рубен Варданян: Это зависит не только от нас, но еще и от того, как будет развиваться ситуация на Западе, поскольку то, что там сейчас происходит, очень помогает России. Я думаю, что процесс ускорения может пойти очень быстро, в связи с тем, что накапливается новая энергетика, новые знания, опыт, капитал. Несмотря на все наши сложности (а у нас еще есть очень много нерешенных проблем), мы имеем все шансы для того, чтобы реально начать процесс возвращения в мировую бизнес-элиту буквально в течение 10–15 лет. Но это, повторюсь, зависит и от того, как будет складываться ситуация на Западе.Executive: А за счет чего мы будем сокращать этот разрыв? За счет каких ресурсов?
Р.В.: Россия сегодня входит в новую стадию своего развития. Если первый этап был — получить как можно больше активов на любых условиях, и тогда речь шла не о том, чтобы кого-то догонять, а о том, чтобы взять побольше и побыстрее, то теперь начался второй этап, не менее важный, для тех, кто активы уже получил. Его смысл — установить правила игры, которые защищали бы собственника и полученные им активы. От собственника же, в свою очередь, требуется доказать, что он этими активами эффективно управляет. Компании начинают заботиться о своем развитии, нанимать правильных менеджеров, потому что они понимают: важно уже не только то, сколько ты имеешь активов, но еще и то, насколько правильно ты ими управляешь. И это будет в любом случае толкать общество к развитию, к мотивации, к появлению новых стимулов, к построению правильных образов. Процесс выстраивания правил означает серьезное улучшение эффективности всей системы; кроме того, качественно новая генерация людей входит в активный возраст, и это поколение уже по-другому смотрит на многие системы — взаимоотношений, ценностей, успеха, целей, задач. Я думаю, что у нас появятся наконец-то success story, новые герои, и образ «нового русского» уйдет в прошлое. На самом деле, это уже происходит — лиловый пиджак и золотая цепь перестали быть синонимами «нового русского», и это довольно важное изменение.
Еще один фактор, за счет которого мы будем сокращать разрыв между Россией и Западом, — быстрая обучаемость. Высокий образовательный уровень в России должен дать на каком-то этапе изменения не только в области познания математики и физики, но и в лучшей организации бизнеса. Может быть, это не было так очевидно в 1990-е годы, но на каждом новом этапе будет играть все большую роль. Так что есть предпосылки к тому, что отношение к России будет меняться, в том числе и в связи тем, что на Западе происходит. Все эти катаклизмы показывают, что их система ценностей, их система оценок успеха не настолько идеальна. И я думаю, что все это вместе взятое очень помогает России интегрироваться в общемировые процессы. В 1990-е годы, когда в мире уже был интернет-бум, а у нас только еще шло разгосударствление активов, причем разными путями (я имею в виду приватизацию), Россия и Запад двигались в двух очень разных направлениях с очень разной скоростью, и сложно было себе представить, что мы когда-либо войдем в единую систему координат. А сегодня мы в нее уже вошли.
Executive: Как выглядят ведущие компании вашей отрасли на фоне мировых лидеров — по капитализации, по технологиям, по уровню управления?
Р.В.: Очень слабо. По уровню капитализации несоизмеримая порядковая разница — и в страховании, и в инвестиционно-банковской деятельности. Лучшие российские компании имеют сотни миллионов долларов капитализации, а у западных компаний она исчисляется миллиардами. Хотя, если посмотреть с точки зрения того, что происходит в умах людей… Я сейчас интервьюирую очень много иностранцев при приеме на работу, и они говорят, что российские инвестиционные банки и страховые компании более стабильны, чем западные, поскольку небольшой размер позволяет им быть мобильными, гораздо меньшими усилиями минимизировать кризис. Большим компаниям справиться с кризисом куда труднее — он нарастает, как снежный ком. Посмотрите, что происходит: стоимость акций Credit Swiss First Boston — одного из крупнейших западных банков — в феврале 2002 года составляла 64 франка, а к концу 2002 года - 20 франков, то есть стоимость банка в три раза упала. Он все равно в разы превосходит любой наш банк, но эта тенденция о многом говорит. Долги Ford сейчас торгуются ниже, чем долги России, а это означает, что доверие к Ford как к заемщику хуже, чем к России. Такую ситуацию трудно было себе представить несколько лет тому назад, и это достаточно интересные изменения. Тем не менее, отрасли слабо развиты, а главное — и страхование, и инвестиционно-банковский бизнес являются маргинальными, то есть они не оказывают серьезного влияния на экономику страны в целом. Инвестиционно-банковский рынок имеет небольшой объем и не является ключевым для привлечения и размещения свободных денег, он не встроен в рыночный механизм и не функционирует как кровеносная система рыночной экономики.
С точки зрения профессионализма и всего остального, я сказал бы, что накоплен опыт небольшой, а поэтому и размер небольшой. Наши западные конкуренты намного крупнее и мощнее. Тем не менее, на российском рынке с ними можно конкурировать. Я думаю, что, в принципе, в каждой из индустрий России, в том числе и в нашей, есть возможность выстроить две-три сильные компании, которые могли бы быть на уровне средних и даже крупных западных организаций. Кроме того, нам может сослужить хорошую службу тенденция разделения компаний, которая намечается сейчас на Западе. Это естественный процесс экономического развития: если в 1990-е годы на Западе шло объединение компаний, постоянная покупка и укрупнение бизнеса, то теперь началось разукрупнение, поэтому, на мой взгляд, на следующем этапе наши компании по размерам будут не настолько отличаться от западных.
Executive: То есть, вы считаете, что разрыв между компаниями вашей отрасли и мировыми лидерами все-таки сокращается?
Р.В.: Да, в какой-то мере, конечно, сокращается. Скорость развития западной промышленности и динамизм этих изменений замедлились, роста нет, а во многих отраслях наблюдается даже падение, а мы растем, у нас идет геометрическая прогрессия. Понятно, что выпустить вместо одного трактора два и поднять рост на 100% легче, чем после миллиона тракторов выпустить два миллиона, но раньше и об этом мечтать было трудно.
Executive: И когда реально можно ожидать появления компаний вашей отрасли в мировой «высшей лиге»?
Р.В.: В ближайшее десятилетие, я думаю, несколько компаний войдут в «высшую лигу». Может быть, правда, там будет еще какая-нибудь премьер-лига, топ-5 компаний мировых — это уже посложнее будет, но, я думаю, на уровне каких-нибудь национальных лидеров, которые будут соизмеримы с национальными лидерами Франции, скажем, Испании или Италии, — легко. Но главное в том, чтобы это было не просто случайностью, а закономерностью.
Executive: А что необходимо для этого именно на страховом рынке? Чего не хватает — законов, людей, технологий, опыта?
Р.В.: Все взаимосвязано, всего не хватает. Нельзя перепрыгнуть ментальность. Самое главное ограничение — потребности и возможности клиентов. Не хватает платежеспособного внутреннего клиента, который понимал бы для себя выгоду покупки таких услуг. А это достигается за счет обучения, образования, законодательной защиты, технологий, процедуры, людей. Частично должны быть задействованы и элементы внедрения через государственные механизмы. На сегодня клиенту пока эта услуга не нужна. Самая главная задача — сделать так, чтобы она стала ему нужна, чтобы она оказывалась дешево, надежно и быстро.
Executive: Но клиент не понимает, что ему нужен, скажем, велосипед, пока ему это не объяснили.
Р.В.: Во-первых, пока ему не объяснили, во-вторых, пока он не поймет, что без велосипеда он не может доехать туда, куда ему надо, а в-третьих, у него должны быть деньги на покупку этого велосипеда.
Executive: То, что платежеспособность населения повысилась, — это уже очевидный факт. Люди начинают покупать товары в кредит, дорогостоящие туры, ездить за границу, платить за обучение…
Р.В.: На самом деле, к сожалению, пока это может себе позволить около 5% активного населения, а для того, чтобы произошли какие-то качественные изменения, таких людей должно быть как минимум 20–25%. Как человек, который возглавляет компанию
«Росгосстрах» и летает по всей России, я могу сказать, что это большая иллюзия — судить обо всей России по Москве. В регионах есть люди, которые не видели денег по несколько месяцев. И тем не менее процесс нарастания активной части населения идет.
Executive: Давайте вспомним незабвенный Госстрах. Каким образом агенты Госстраха умудрялись «окрутить» население, которое было тогда было более нищим, нежели сегодняшнее, и получало три копейки в базарный день? Ведь зарплата инженера была 120 руб., и тем не менее большая часть населения была застрахована.
Р.В.: У меня есть тому много объяснений, в том числе и касающихся стройной, правильной системы компании, которая работала в тех условиях эффективно и пользовалась своими преимуществами. Потому что была монопольной, потому что имела рычаги давления, в том числе и административного. В том числе и потому, что у нас очень законопослушное население: до сих пор 20 млн клиентов страхует свои дома, которые, в принципе, можно было бы не страховать, но люди в деревнях продолжают копеечку платить по страховке. Зато сегодня страховой агент не может зайти в дом к «новому русскому». Раньше агент и клиент соответствовали друг другу и говорили на одном языке, они были частью одной бизнес-среды, это была административная бизнес-среда, но она была закончена, сформирована. А сегодня агент не соответствует тому клиенту, который может заплатить, и на одном языке с ним разговаривать не может, потому что агент живет в прошлом, а клиент новый. Я думаю, у нас сейчас переходный этап, он завершится, и тоже будет все нормально. Через некоторое время, когда агенты и клиенты будут соответствовать друг другу, многие процессы пойдут быстрее.
Executive: Какие события в стране, российской экономике и, в частности, в вашей отрасли за последние два года вселяли в вас оптимизм, а какие — наоборот? С какими тенденциями они связаны?
Р.В.: Первое позитивное событие произошло, когда Владимир Путин, вступив в должность исполняющего обязанности президента, заявил в новогоднюю ночь, что если мы будем много и успешно работать и у нас будет рост ВВП на 7% в год, мы через десять лет уже догоним Португалию. Для президента России заявить о том, что нам нужно догонять Португалию, — это очень мужественный поступок, это прорыв в ментальности. Я считаю, это был политический сигнал о том, что мы хотя бы частично начинаем избавляться от своих имперских иллюзий. То, что политическая стабильность пришла с Путиным, — это большой плюс. Политическая стабильность должна обеспечить более или менее стабильные правила взаимоотношений между властью и бизнесом. То, что бизнесмены начали работать между собой в РСПП, пытаясь разговаривать и устанавливать общие правила, — это позитивный тренд. Многие компании, такие как «ЮКОС», дали пример того, чего можно добиться в бизнесе, и благодаря этому примеру люди начали ориентироваться на новую систему успеха — это серьезное позитивное изменение. Пессимизм вселяет то, что любыми способами продолжается война за собственность. Государство как было сильным бюрократом и неэффективным собственником, так и осталось — оно не успевает эффективно управлять, с опозданием реагирует на любые события. Структурные реформы в естественных монополиях идут очень тяжело, а без них невозможен переход к рыночной экономике. Чечня - важная политическая проблема, которая влияет на все. Террористическая опасность продолжает оказывать серьезное негативное воздействие на развитие страны. Недавний теракт показал, насколько все хрупко.
Executive: А что касается законодательства?
Р.В.: Что касается законодательства, то здесь можно говорить о позитивных изменениях. Правила становятся намного понятнее, хотя недостаточно всего лишь принять новые правильные законы, нужно еще, чтобы они заработали. Поэтому вопрос не только в законодательстве, но и в механизме внедрения, в системе прецедента, накопленного опыта, ошибок. Конечно, налоговая реформа сыграла колоссальную роль. Снижение подоходного налога начало стимулировать людей к тому, чтобы открывать финансовые доходы. Вообще, в части законодательства больше положительного, чем негатива.
Executive: И тем не менее бизнес продолжает развиваться, не ожидая помощи от государства.
Р.В.: Да, самая главная заслуга государства — не мешать процессу. Конечно, в идеале оно должно помогать, но, как правило, помогает оно всегда не тому, не так и не вовремя. Лучше пусть не мешает.
Executive: Что будет происходить в вашей отрасли в ближайшие 10-12 лет? Какие стадии она будет проходить?
Р.В.: В страховании будет бум, связанный с новыми законами обязательного страхования. 1300 страховых компаний будут пытаться в разном объеме заработать денег. Потом будут банкротства компаний, которые не смогут удержаться на волне. Большая часть из них разорится, потому что они неспособны эффективно работать.
Executive: Вы имеете в виду обязательное страхование автогражданской ответственности?
Р.В.: Да. Результатом этого закона станет приток в отрасль в следующем году $2,5-3 млрд — это большие деньги. Я думаю, что начнется процесс укрупнения компаний, первые пять-шесть компаний будут доминировать на этом рынке. В России пока далеко до размежевания, мы такие маленькие, что нам пока надо укрупниться, так что процесс консолидации будет длительный. Потом на рынок придут иностранцы. Часть страховых компаний останется, но будет заниматься не автогражданской ответственностью, а другим бизнесом в рамках страхования. Когда волна осядет, останется три группы компаний: несколько сотен мелких для выполнения определенных страховых функций и схем, кооптивные компании, которые будут обслуживать большие финансово-промышленные группы, и две-четыре страховые компании общенационального масштаба.
Executive: Когда вы ожидаете прихода пенсионных денег на рынок, и как это изменит рынок?
Р.В.: Ощутимые деньги появятся в 2005-2006 годах. Появятся инвесторы с долгосрочным взглядом. Это очень важно для страны, очень важно для экономики, очень важно для рынка — рынок станет совсем другой, когда на него придут инвесторы, у которых будет стратегия инвестирования на пять лет и больше. Клиент с длинными деньгами будет диктовать рынку, стимулировать появление адекватных инструментов. Я считаю, что это ключевой элемент для качественного изменения российского рынка. Пока у нас есть только короткие российские деньги и горячие западные деньги, которые сегодня здесь, завтра в Мексике, послезавтра в Индонезии, — это очень нестабильно.
Executive: На ваш взгляд, негосударственные пенсионные фонды готовы работать на рынке? Вы видите их конкурентными игроками?
Р.В.: Да, в перспективе я вижу реальными игроками некоторые негосударственные пенсионные фонды, но большинство из них к этому пока не готово. Я не сомневаюсь в том, что пенсионный фонд ING будет серьезным игроком, не сомневаюсь, что еще несколько западных пенсионных фондов будут серьезными игроками.
Executive: Это опять же западные игроки, а не наши.
Р.В.: Но они будут оперировать на нашем рынке. Я думаю, что вскоре появятся и некоторые российские пенсионные фонды. В целом, конечно, отрасль пока к этому не готова, но отдельные игроки уже на старте.
Executive: Но государство само еще не очень понимает, что ему делать с негосударственными фондами.
Р.В.: Это правда. Но государство не понимает и что ему делать со страховыми компаниями, брокерскими банками и многими другими вещами.
Executive: Вы все-таки полагаете, что государство пустит НПФ в свободное плавание?
Р.В.: Я думаю, это можно будет сделать медленнее или быстрее, государство не будет этот процесс подталкивать, но остановить его уже нельзя. И в том, что это рано или поздно произойдет, я не сомневаюсь.
Executive: А как изменит этот рынок появление иностранных игроков?
Р.В.: Заставит всех двигаться быстрее. И заставит всех принимать решение — или уходить с рынка, или вкладывать деньги в развитие компании.
Executive: Вы думаете, иностранцы будут очень серьезно окучивать этот рынок?
Р.В.: Пока нет. Пока в нашей стране не будет хотя бы 30-35% активной части населения (я уж не говорю о 50%), иностранцы активно драться за этот рынок не будут.
Executive: Что должны делать молодые менеджеры в вашей отрасли и в российском бизнесе в целом, чтобы добиться максимальных успехов в своей карьере? Есть ли разница в стратегии личного роста для «поколения двадцатипятилетних» и «поколения тридцати-тридцатипятилетних»?
Р.В.: Никакой разницы. Во всех поколениях — и в младших, и в старших — есть люди с внутренним огнем, драйвом, энергетикой, которые готовы крушить стены, ломать стереотипы, строить, добиваться, работать по 12-15 часов, готовы рисковать, прикладывать свои усилия, а есть такие, которые к этому не готовы. Главное, что можно пожелать, — это чтобы они не были пассивными и не ждали, пока все само приплывет в руки. А то у нас есть такая чисто русская модель ожидания на печи, что к нам кто-то придет и все даст — государство или кто-то другой вместо государства поможет, подскажет, подтолкнет. Самое главное — внутренняя амбициозность, активность и желание работать на долгосрочную перспективу. Я думаю, это очень поможет любому начинающему лидеру, особенно на первом этапе, терпеть большие сложности и трудности, если он понимает, что сегодняшняя его маленькая зарплата или работа по 12-15 часов в сутки оправдана тем, что он работает на будущее. Если человек в это не верит и не понимает, к чему он хочет прийти, очень сложно чего-то добиться, сложно объяснить самому себе, зачем ты это делаешь. Смотреть в будущее, выстраивать свою карьеру — это самая трудная вещь. На интервью при приеме на работу наибольшую сложность у людей вызывает вопрос, как они видят себя через десять лет. 95 человек из 100 не могут на него ответить, они просто не видят себя в будущем, и в России это, к сожалению, очень распространенное явление. В соответствии с японской философией, имея желание, ты притягиваешь к себе те или иные события, которые помогают или мешают реализации того, что ты планируешь. Так что твоя судьба — в твоих руках.
Источник изображения: ru.wikipedia.org
