На семинаре «Sapere aude: Размышляя о современном глобальном обществе», организованном Ассоциацией школ политических исследований при Совете Европы и Международным университетом Андалусии, выступил аналитик Института экономической политики имени Егора Гайдара Кирилл Рогов. После лекции «К авторитаризму через советское экономическое наследие» экономист дал интервью корреспонденту Executive.ru.
Кирилл Рогов подчеркнул, что сейчас в структуре российского ВВП слишком высокая доля труда, характерная для богатых стран, типа Норвегии и США. По его словам, такое положение приводит к параличу инвестиционной активности, из-за чего, в свою очередь, тормозится производство и развитие инфраструктуры. Девальвация рубля могла бы позволить исправить такой перекос, снизить долю труда, но из-за структурных перемен в отечественной экономике этого не произойдет.
Executive.ru: Кирилл, во время своей лекции вы сказали, что в структуре российского ВВП слишком высокая доля труда. Что это значит?
Кирилл Рогов: Все доходы в стране функционально разделяются на три типа: потребление, инвестиции и налоги. Как правило, в бедных и развивающихся странах доля труда ниже, чем в развитых, и не превышает 40% ВВП. При этом более высокая доля инвестиций, которые вкладывают в инфраструктуру и развитие производства. Богатые и развитые страны имеют высокую долю труда, двигателем их экономики выступают не столько инвестиции, сколько потребление – доля труда составляет от 50 до 60%. Но есть несколько стран, которые выпадают из этого правила.
Executive.ru: Страны бывшего соцлагеря?
К.Р.: Да, это характерно для тех стран, которые проходили не рыночную индустриализацию. У них низкий ВВП на душу населения, но при этом высокая доля труда. То есть, накопленных активов не так много и надо много инвестировать, но при этом люди привыкли к высоким стандартам жизни, а не к тем, которые им доступны, исходя из объективного показателя ВВП на душу населения. Некоторые страны эту проблему не преодолевают, в частности — в России в начале 2000-х годов доля заработной платы и смешанных доходов, та самая доля труда, составляла 40-45%. Сейчас она поднялась до 53%, и это очень много для такой страны. Это парализует инвестиционную активность. Для многих стран, совершивших в свое время резкий рывок, таких как Малайзия, Турция, характерно, что доля инвестиций составляет не меньше 30% от ВВП. Поэтому, когда быстро растет национальный доход, а потребление растет медленно – большая часть дохода уходит в инвестиции. Это нормальная модель развития. У нас ненормальная.
Executive.ru: И чем это нам грозит в будущем?
К.Р.: Ничем не грозит, это уже случилось. Такая модель приводит к падению инвестиционного роста. К тому же эта история еще немного про нефтяное проклятие. Сейчас стало очевидно, что вместо того, чтобы в «тучные годы» инвестировать деньги в экономику, мы покупали импорт. В результате недоинвестированная страна, недоинвестированное производство. Сейчас эта ситуация изменится, девальвация – один из стандартных способов, которые позволяют сбалансировать в ВВП соотношение доли труда и инвестиций. Мы это уже проходили в 1999 году, потому что в 1998 доля труда была выше 50%. Потом она упала до 40%, поднялась до 45%, и это был нормальный показатель.
Executive.ru: То есть сейчас кризис дает нам возможность исправить этот перекос?
К.Р.: Нет, не дает. У нас произошли глубокие, структурные изменения в экономике. У нас очень большое нерыночное перераспределение, и это перераспределение совершенно сбивает всю систему рыночных стимулов, поэтому мы не можем ничего сделать.
Executive.ru: Значит, кризис все-таки дает возможность, просто мы не сможем ею воспользоваться?
К.Р.: Рыночные стимулы должны работать.
Executive.ru: А что необходимо сделать, чтобы они заработали?
К.Р.: Это очень долгий разговор. Нужно изменить институциональную модель, чтобы она была более сбалансированной, чтобы бесконтрольно не распределялись деньги. Нужно уменьшить долю государства в экономике и банковской системе. Сейчас банковская система – это никакая не банковская система, она практически огосударствлена. Только номинально около 50% банков государственные, еще и в активах всей банковской системы около 10% – это кредиты Центрального банка, совершенно аномальная ситуация.
Executive.ru: Я не раз слышал хорошие отзывы об Эльвире Набиуллиной, и что она сможет привести банковскую систему в порядок.
К.Р.: А я и не говорил ничего плохого про Эльвиру Набиуллину, но насчет «привести в порядок» – очень сомневаюсь. Это не ее решения, и мы видели, что она не может этого сделать, потому что когда Центробанку сказали выделить деньги «Роснефти» – ЦБ выделил их. Это типичное проявление того, что нобелевский лауреат Пол Кругман назвал «Macroeconomic Cronyism» (Кронизм – фаворитизм по отношению к давним друзьям – Executive.ru). Сначала вы предоставляете ликвидность одной компании, от этого у вас рушится рубль, и тогда вы всем закрываете доступ к ликвидности, поднимая ставку до 17%. Отличный кейс.
Executive.ru: Прогнозы – вещь неблагодарная, но все же, какой ваш прогноз относительно кризиса?
К.Р.: Смотря в какой перспективе и смотря, о чем именно вы спрашиваете.
Executive.ru: Сколько продлится кризис, если сохранится инерционный тренд?
К.Р.: Здесь, как мне кажется, важна цена на нефть. И это очень общий вопрос, потому что все наши знания, что происходит с богатыми нефтяными странами после периода высоких цен на нефть, основаны на одной панели кейсов – 1980-е годы. Мы знаем, что там были за страны, и мы знаем, что с ними произошло. Но с тех пор прошло много лет – изменился мировой рынок, изменилась финансовая система, изменился подход этих стран к тому, как использовать нефтяные доходы. Строго говоря, мы сейчас сами не знаем, что будет, если цены на нефть будут средние или средне-низкие. В прошлом цикле многие страны понесли огромные потери, самые известные примеры – СССР и Венесуэла.
Executive.ru: И кейс СССР был не очень позитивным.
К.Р.: Те, кто занимаются «нефтяным проклятием», обычно кейс СССР не рассматривают – там было замешано слишком много иных причин. Классикой является катастрофа Венесуэлы. ВВП Венесуэлы начало сокращаться еще до того, как упали цены на нефть, примерно за год до этого. И к первой половине 1990-х страна потеряла примерно 40% от ВВП на душу населения.
Executive.ru: Дилетантский вопрос: кончилась нефть – что дальше?
К.Р.: Ну, что значит «кончилась нефть»? Нефть никогда не кончится, другое дело – какое место в экономике она будет занимать. Когда-то уголь был таким же суперресурсом для страны, теперь уголь никому не нужен, его то начинают добывать, то перестают, когда падает рентабельность. То же самое будет с нефтью, все будет зависеть от издержек. К тому же сейчас происходят кардинальные перемены на рынке. Сланцевая нефть США – это удел не суперкомпаний, как это было в прошлом политико-экономическом цикле, а наоборот, мелких компаний. Они делают там основную работу, и это совсем другой рынок.
Executive.ru: Есть что-то об этом кризисе, чего многие вокруг не знают, не понимают?
К.Р.: Сейчас по опыту предыдущих 15 лет все в России готовятся к V-образному кризису. Мы уже привыкли к ним – быстрый коллапс и быстрое восстановление. А это явно не V-образный кризис. В первом квартале, особенно в январе, массовые настроения страшно упали, а в марте резко пошли вверх. Люди рассуждали примерно так: «Мы обвалились, и теперь будем подниматься? Но мы же немножко обвалились, отлично!». Но уже по статистике апреля мы видим, что это кризис другого типа. Главное в нем – это сокращение потребления на данном этапе, ритейл в апреле сократился примерно на 10%. И такое сокращение вызывает механизм депрессии – у людей меньше денег, они меньше тратят, меньше производят, некому продавать, сокращаются зарплаты и занятость. Это депрессия.
Executive.ru: То есть мы можем попасть в депрессию на несколько лет?
К.Р.: Можем. А может, у нас будет коллапс через два года, я не знаю, сейчас трудно предсказывать. Сейчас нужно говорить о том, что мы видим. Многие говорят, что стагнация, в которую мы попали к концу 2013 года, связана с несовершенными институтами и нерыночным распределением. Это отчасти верно, но только отчасти. Дело еще в слишком дорогом рубле. Примерно к июню 2014 года в промышленности произошло оживление, потому что за год произошла пятнадцатипроцентная девальвация. Если в начале 2013 года мы были на полном нуле, и промышленность немного в минусе, то к середине 2014 она начала немного подниматься. В апреле 2015 года, после очередной девальвации, произошел двадцатипроцентный рост рубля, и мы видим обратную ситуацию – промышленность упала на 7%.
Executive.ru: Пенсионная конфискация – это угроза нашей финансовой системе из-за снижения доверия к институтам?
К.Р.: Это, конечно, какая-то ерунда, когда говорят одно, а потом другое. Это подрыв институционального доверия, но его и так нет. И для пенсионной системы, как я считаю, это не очень важно. Да, стало хуже, но все и так было плохо, никакой накопительной пенсионной системы не получается. В рамках существующей модели мы не сможем поддерживать минимально необходимое замещение – 30% от зарплаты. Потому вероятен социально-экономический кризис, связанный с этим.
Executive.ru: Чем он обернется? Ведь власть, взяв на себя патерналистские обязательства, должна обеспечивать определенный уровень благосостояния.
К.Р.: Скорее всего, этот кризис будет, но я бы сказал, что это не самая важная проблема из насущных.
Executive.ru: Институт экономической политики мониторит настроения предпринимателей, анализирует показатели инвестиций. Каковы последние данные?
К.Р.: Инвестиции падают. Сейчас у нас примерно минус 5-6%, причем отрицательный рост инвестиций длится уже пятый квартал подряд. Если бы сейчас отменили финансовые санкции, то мы бы через некоторое время получили приток капитала. И в долгосрочной перспективе для страны это было бы плохо, потому что инвестиции истратят на попытку организации импортозамещения, которое потом провалится в тартарары. Но это, безусловно, продлит затухание нашей экономики, этакую «экономическую стабильность».
По поводу конъюнктурных опросов — они не всегда показывают прогнозы, и они не очень точны. Мы опубликовали обзор за апрель 2015 года, там предприниматели говорят, что все хорошо. А потом выходят статистические данные, и мы видим там те самые минус 7%. Сейчас сами предприятия дезориентированы, вначале все оказалось лучше, чем думали, все обрадовались, а тут такое снижение…
Executive.ru: Сейчас идет сужение экспертного пространства. Вы в России кого читаете?
К.Р.: Вы про экономику? Я читаю бюллетень Центра развития Фонда экономических исследований, Евсея Гурвича, публикации Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования тоже смотрю. Всегда слушаю, что говорят Олег Вьюгин и Евгений Гавриленков – они хорошо разбираются в том, что происходит на данный момент в российской экономике. Проблема сужения экспертного пространства существует давно, но в данный момент она усиливается. Нам давно не нужно знать многое про отечественную экономику, если знаешь о ценах на нефть – ты в теме. Но сейчас все становится еще хуже, потому что раньше если давали определенные советы, то их могли выполнять или не выполнять. Сейчас же большим структурам опасно даже давать некоторые советы.
Фото: Татьяна Рахматуллина
Нет, пардон, согласился не со всем... Доля труда действительно не соответствует вкладу... Но давайте еще поимеем в виду наш серый, черный и глубоко черный труд... Включим сюда ''подрядчика'', который позволяет снизить налог на прибыль и НДС до минимума... И уже с этой точки зрения рассмотрим нашу статистику, а заодно и социологию...
Поправлюсь... С моей точки зрения, автор обеспокоен не высоким уровнем оплаты труда, а ее высокой долей в низком уровне ВВП (во всех смыслах этой аббревиатуры). А эта высокая доля, соответственно, означает проедание и без того низкого дохода и снижение вложений в будущее...