Эдвин Лефевр «Истории Уолл-стрит». – Мн: «Попурри», 2018.
Изданный в 1901 году сборник рассказов «Истории Уолл-стрит» — первая книга талантливого американского писателя Эдвина Лефевра. Восемь историй ярко и максимально достоверно отображают жизнь, нравы, эмоции дельцов Нью-Йоркской фондовой биржи. Каждый рассказ из сборника — это сюжет, основанный на реальных событиях, к которым автор имел прямое отношение, поскольку чрезвычайно успешно совмещал работу журналиста и биржевого трейдера. Пожалуй, самое большое достоинство книг Эдвина Лефевра в том, что более чем столетие они продолжают оставаться актуальными и увлекательными для всех, кто интересуется биржевыми стратегиями и операциями.
Женщина и ее облигации
Фуллертон Ф. Колвелл, один из партнеров знаменитого биржевого дома Wilson & Graves, полагал, что полностью исполнил последний долг перед своим другом Гарри Хантом. Мистер Колвелл занимал пост директора в полудюжине компаний — финансовых дебютантов, которых его фирма вывела в люди и чьими судьбами на фондовом рынке он распоряжался. Партнеры охотно оставляли на его усмотрение основную массу текущих вопросов, и даже простые клерки безоговорочно признавали, что мистер Колвелл был «самым усердным трудягой в доме». Такая оценка особенно веско звучит из уст тех, кому точно известно, что всю тяжелую работу выполняют бесправные клерки, а все деньги и признание достаются работодателям. Столь почтительное отношение молодых людей, тянувших воз повседневной рутины в Wilson & Graves, отчасти объяснялось тем, что мистер Колвелл всегда очень внимательно, вежливо и, что самое главное, сочувственно вникал в порученные каждому из них задания, показывая всем своим видом, что объем этих заданий, безусловно, был чрезмерным. Кроме того, именно он принимал решения о повышении жалованья. Вот почему его считали не только самым занятым, но и самым обаятельным человеком в фирме. Что касается его партнеров, то Джон Дж. Уилсон страдал чахоткой и вечно переезжал с одного курорта на другой, растрачивая свои миллионы на покупку железнодорожных билетов в надежде обогнать леди Смерть.
Джордж Б. Грейвз был желчным, нервным, раздражительным и, в придачу ко всему, скаредным типом, человеком, чья главная заслуга заключалась в том, что в ту пору, когда Уилсон ставил фирму на ноги, он охотно вызывался выполнять всю грязную работу. Фредерик Р. Дентон целыми днями был занят в операционном зале фондовой биржи, исполняя распоряжения, наблюдая за рыночным поведением акций, которые вела фирма, и время от времени выведывая не предназначенную для его ушей, но полезную для Wilson & Graves информацию. Но все остальные дела — и на бирже, и в офисе — лежали на плечах Фуллертона Ф. Колвелла. Он проводил манипуляции с акциями Wilson & Graves, управлял благовидными действиями многочисленных пулов, сформированных клиентами фирмы, — остальными деталями занимался мистер Грейвз — и контролировал управление различными корпорациями. Кроме того, он ежедневно проводил по дюжине встреч с людьми, которых на жаргоне Уолл-стрит называли «крупными воротилами», собиравшимися провернуть крупные биржевые сделки.
Он потратил массу своего времени, стоившего тысячи, и усилий своего ума, стоившего миллионы, чтобы разобраться в запутанном состоянии дел своего безалаберного друга. И когда все закончилось, и все иски были удовлетворены, и он отказался от полагавшегося ему как душеприказчику вознаграждения, оказалось, что наследство бедняги Гарри Ханта не только было свободно от долгов, но и составляло 38 тысяч долларов наличными, вложенных в трастовую компанию Trolleyman’s на имя миссис Хант под 2½ процента годовых. Он блестяще справился с этой трудной задачей, и в дополнение к наличности во владении вдовы остался необремененный долгами дом, который Гарри отдал ей еще при жизни.
Вскоре после урегулирования имущественных вопросов миссис Хант заглянула к нему в офис. День выдался очень напряженным. «Медведи» разбушевались — и бушевали весьма успешно. Alabama Coal & Iron — лучший актив Wilson & Graves — подвергся интенсивному обстрелу из «Долговязого Тома» Сэма Шарпа и скорострельных «максимов» «трейдеров на полу». Все, что смог сделать Колвелл, — это проинструктировать находившегося в зале Дентона об оказании Alabama Сoal & Iron «поддержки», достаточной для того, чтобы остудить пыл противника, и недостаточной для того, чтобы пришлось выкупать весь пакет акций компании. Он применил особую форму финансового лицемерия, которую можно сравнить с беспечным пением во все горло, в тот момент, когда ваш любимый мешок с золотом раздирают медвежьи лапы и монеты ручьем текут наружу. Любая котировка была важна, каждый сантиметр тикерной ленты мог принести известие о триумфе или катастрофе. Оставить без внимания хотя бы один из печатных знаков было бы крайне неразумно.
— С добрым утром, мистер Колвелл.
Он перестал пропускать ленту между пальцами и быстро, почти испуганно, обернулся, потому что в таком часу дня, когда любые отвлечения были крайне нежелательны, услышанный женский голос не доставил ему никакого удовольствия.
— А, миссис Хант, с добрым утром, — произнес он приторно вежливым тоном. — Очень рад вас видеть. Как поживаете?
Он пожал протянутую руку и несколько церемонно провел ее к огромному креслу. Его манеры располагали к нему даже крупных биржевых операторов, которых больше всего интересовали лаконичные сообщения тикерного аппарата (специальная пишущая машинка подключалась к телеграфному проводу и распечатывала на бумажной ленте передаваемые с биржи котировки акций — прим.).
— Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, миссис Хант. Только не говорите мне, что это не так.
— Да-а, — нерешительно протянула она. — Насколько это возможно, с тех пор, с тех пор…
— Дорогая миссис Хант, только время поможет нам примириться с утратой. Вы должны сохранять стойкость. Он бы этого хотел.
— Да, я знаю, — вздохнула она. — Думаю, должна.
Повисла тишина. Он стоял подле нее с почтительно сочувствующим видом.
«Тики-тики-тики-тик», — сказал тикер.
Что это означало в переводе на цифры? О каком количестве долларов и центов рассказали три последних металлических щелчка? Может, «медведи» бросились на штурм укреплений Alabama Coal & Iron, возведенных в форме «приказов о масштабной покупке», или доверенный лейтенант Колвелла, Фред Дентон, сумел отразить атаку неприятеля. На чью сторону склонилась победа? Печальное лицо мистера Фуллертона Ф. Колвелла дернулось, словно от боли. Но в следующий миг он сказал ей, со слегка виноватым видом, будто укорял себя в том, что в ее присутствии посмел думать о фондовом рынке:
— Вы не должны позволять себе предаваться грустным мыслям, миссис Хант. Вы знаете, как я относился к Гарри, и мне не нужно говорить вам, с какой радостью я сделаю все, что смогу, для его блага, миссис Хант, и для вашего тоже.
«Тики-тики-тики-тик», — повторил тикер.
Чтобы не прислушиваться к говорливой машинке, он продолжил:
— Поверьте, миссис Хант, я всегда рад вам услужить.
— Вы так добры, мистер Колвелл, — промурлыкала вдова. И после паузы: — Я пришла поговорить насчет тех денег.
— Да?
— В трастовой компании мне сказали, что если я оставлю их там, и не буду трогать, то смогу получать по 79 долларов в месяц.
— Позвольте прикинуть. Да, примерно на это вы можете рассчитывать.
— Но, мистер Колвелл, я не смогу жить на эти деньги. Школа Уилли обходится мне в 50 долларов, и прибавьте к этому платья для Эдит, — продолжила она с таким видом, словно о ней самой речь вообще не шла. — Видите ли, он был таким снисходительным, и они так сильно к этому привыкли. Конечно, слава Богу, у нас есть дом. Но налоги отнимают так много. И… нет ли какой-нибудь возможности инвестировать эти деньги так, чтобы они приносили больше?
— Я мог бы купить для вас несколько облигаций. Но чтобы обеспечить полную безопасность вашего основного капитала, вам придется инвестировать лишь в первоклассные ценные бумаги, которые будут приносить около 3½ процента. Это составит примерно 110 долларов в месяц.
— А Гарри тратил по 10 тысяч в год, — жалобно пробормотала она.
— Гарри всегда был э-э-э... довольно экстравагантным.
— Все же я рада тому, что он получал удовольствие, пока был жив, — быстро добавила она, а затем помолчала и спросила: — И, кстати, мистер Колвелл, если я устану от облигаций, смогу ли в любой момент получить свои деньги обратно?
— Вы всегда сможете легко их продать и получить немного больше или немного меньше, чем заплатили.
— Вряд ли я захочу продать их дешевле, чем они мне обойдутся, — сказала она неожиданно деловитым тоном. — Какой в этом смысл?
— Вы правы, миссис Хант, — ободряюще сказал он. — Это будет не очень прибыльно, не так ли?
«Тики-тики-тики-тик», — напомнил о себе тикер. Его стрекотание стало безостановочным. Когда он работает в таком режиме, его сообщения особенно интересны. А Колвелл не смотрел на ленту вот уже пять минут!
— Мистер Колвелл, не могли бы вы купить для меня что-нибудь такое, чтобы я, когда решу это продать, смогла получить больше, чем заплатила?
— Никто не может этого гарантировать, миссис Хант.
— Я не хочу лишиться тех крох, что у меня есть, — испуганно воскликнула она.
— Ну что вы, такой угрозы не существует. Если вы дадите мне чек на 35 тысяч и оставите 3 тысячи в трастовой компании для всяких экстренных случаев, я куплю вам несколько облигаций, которые, как я могу достаточно обоснованно полагать, будут подниматься в цене в течение нескольких месяцев.
«Тики-тики-тики-тик», — вмешался в разговор тикер. Каким-то необъяснимым образом он уловил в этих металлических звуках зловещий оттенок и поэтому быстро добавил:
— Но вы, миссис Хант, должны как можно быстрее поставить меня в известность о принятом решении. Фондовый рынок, знаете ли, не признает правил вежливости. Он никого не ждет, даже представительниц вашего пола.
— Боже мой, неужели я должна прямо сегодня забрать деньги из банка и принести их вам?
— Можно просто выписать чек.
Он начал нервно барабанить по столу пальцами, но быстро поймал себя на этом и перестал.
— Очень хорошо, я пошлю его вам сегодня. Я знаю, вы очень заняты, так что не стану вас больше задерживать. Вы же купите для меня хорошие, недорогие облигации?
— Да, миссис Хант.
— И никакой угрозы потерять деньги не будет, правда, мистер Колвелл?
— Совершенно никакой. Я купил несколько облигаций для миссис Колвелл и, конечно, не стал бы подвергать ее даже малейшему риску. Вам нечего бояться.
— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, мистер Колвелл. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность. Я... я...
— Не стоит благодарности, миссис Хант. Я собираюсь сделать для вас немного денег, чтобы вы смогли хотя бы удвоить доход от трастовой компании.
— Огромное вам спасибо. Конечно, я знаю, что вы прекрасно разбираетесь в таких вещах. Но я так наслышана о том, как на Уолл-стрит все теряют деньги, что немножечко опасаюсь.
— Когда вы купите хорошие облигации, опасаться будет нечего, миссис Хант.
— До свидания, мистер Колвелл.
— До свидания, миссис Хант. И прошу сразу же сообщать мне, когда смогу быть вам чем-нибудь полезен.
— Огромное вам спасибо, мистер Колвелл. Всего доброго.
— Всего доброго, миссис Хант.
Миссис Хант прислала ему чек на 35 тысяч долларов, и Колвелл приобрел 100 пятипроцентных золотых облигаций компании Manhattan Electric Light, Heat & Power Company по курсу 96 (96% от номинала – прим.).
«Эти облигации, — написал он ей, — несомненно вырастут в цене, и когда курс поднимется до хорошего уровня, я продам часть лота и сохраню остаток для вас как инвестицию. Отчасти эта операция носит спекулятивный характер, но уверяю вас, что деньги будут в безопасности. Вы получите возможность увеличить ваш первоначальный капитал, а затем все ваши средства будут инвестированы в те же самые облигации — Manhattan Electric 5s. Таким образом, за шесть месяцев я надеюсь обеспечить вам доход вдвое больше того, который вы получали от трастовой компании».
На следующее утро она снова пришла к нему в офис.
— С добрым утром, миссис Хант. Надеюсь, у вас все хорошо.
— С добрым утром, мистер Колвелл. Я знаю, что ужасно вам докучаю, но...
— Никоим образом, миссис Хант.
— Вы так любезны. Знаете, мне не все понятно с этими облигациями. Я подумала, что вы сможете объяснить, — она изобразила лукавую улыбку. — Я такая глупая.
— Не нужно на себя наговаривать, миссис Хант. Все очень просто. Вы дали мне 35 тысяч, правильно?
— Да.
Судя по интонации, ей было ясно только это, и ничего больше.
— Так вот, я открыл для вас счет в нашей фирме. Вам был предоставлен кредит под ваши деньги. Затем я отдал приказ на покупку сотни облигаций по тысяче долларов каждая. Мы купили их по курсу 96.
— Я не совсем вас понимаю, мистер Колвелл. Говорю же вам, — последовала еще одна лукавая улыбка, — я такая глупая!
— Это значит, что за каждую облигацию ценой в 1000 долларов было заплачено 960 долларов. Итоговая сумма составила 96 тысяч.
— Но вначале у меня было только 35 тысяч. Вы ведь не хотите сказать, что я сделала так много денег, правда?
— Пока еще нет, миссис Хант. Вы вложили 35 тысяч. Это была ваша так называемая биржевая, или гарантийная, маржа. А мы вложили недостающую 61 тысячу и взяли ваши облигации в качестве обеспечения. Мы должны вам 35 тысяч, а вы должны нам 61 тысячу и...
— Но я… только не насмехайтесь надо мной, мистер Колвелл… я действительно не могу отделаться от мысли, что это очень похоже на истории бедных людей, о которых пишут в газетах. Они берут ипотеку под залог своего дома, а потом не успевают оглянуться, как их домом уже владеет агент по недвижимости, и они остаются без средств. Например, одна моя знакомая, миссис Стилвелл, потеряла на этом все, что имела.
— В вашем случае все совсем не так. Вы используете биржевую маржу лишь для того, чтобы иметь возможность получить больше прибыли от ваших денег, чем при покупке с немедленной уплатой наличными. Маржа защищает вашего брокера от обесценивания приобретенной ценной бумаги. В данном случае вы теоретически должны нам 61 тысячу, но облигации оформлены на ваше имя и стоят 96 тысяч. Так что если вы захотите с нами рассчитаться, вам нужно будет лишь приказать нам продать облигации, вернуть деньги, которые вложили мы, и выдать вам кредитовый остаток по счету, то есть вашу первоначальную сумму.
— Я не понимаю, почему мне нужно брать в долг у фирмы? Конечно, я не против взять в долг у вас, так как знаю, что вы никогда не воспользуетесь моим невежеством в деловых вопросах. Но я никогда не встречалась ни с мистером Уилсоном, ни с мистером Грейвзом. Я даже не знаю, как они выглядят.
— Но вы знаете меня, — с терпеливой учтивостью сказал Колвелл.
— Ах, мистер Колвелл, дело не в том, что я боюсь быть обманутой, — торопливо и успокаивающе сказала она. — Просто я не хочу нести обязательства перед кем-то, особенно перед совершенно незнакомыми людьми. Хотя, конечно, если вы говорите, что все в порядке, то меня это устраивает.
— Любезная миссис Хант, не стоит волноваться по этому поводу. Мы купили эти облигации по курсу 96. Если курс поднимется до 110, а я думаю, что так оно и будет, тогда вы сможете продать три пятых из них за 66 тысяч, вернуть нам 61 тысячу, а оставшиеся 5 тысяч положить для непредвиденных случаев в сберегательный банк под 4 процента. В дополнение к этому у вас останется еще 40 облигаций, которые будут приносить вам 2 тысячи долларов в год.
— Это было бы замечательно. И сейчас курс этих облигаций равен 96?
— Да. Вы всегда сможете найти курс на финансовой страничке любой газеты, там, где написано «Облигации». Ищите «Man. Elec. 5s», — и он показал ей нужное название.
— Ах, огромное вам спасибо. Конечно, я знаю, что доставляю вам столько хлопот…
— Ничего подобного, миссис Хант. Я всегда рад быть хоть чем-нибудь вам полезным.
Мистер Колвелл, занятый несколькими важными сделками, не очень внимательно следил за колебаниями курса облигаций Manhattan Electric Light, Heat & Power Company 5s. Собственно говоря, о том, что курс изменился, он узнал от миссис Хант. Она пришла к нему через несколько дней после своего первого визита. По ее лицу было видно, насколько она потрясена, и в ее взгляде читалась почти непоколебимая решимость человека, настроенного на выслушивание жалких оправданий.
— С добрым утром, мистер Колвелл.
— Как поживаете, миссис Хант? Надеюсь, у вас все в порядке.
— О, я в полном порядке. Хотелось бы сказать то же самое о моих финансовых делах.
Эту фразу она позаимствовала из ежедневных финансовых сводок, которые теперь изучала с религиозным рвением.
— Что-то случилось?
— Они теперь идут по 95, — сказала она слегка осуждающе.
— Кто такие «они», миссис Хант, умоляю, скажите?
— Облигации. Я увидела это во вчерашней газете.
Мистер Колвелл улыбнулся. Его легкомыслие чуть не вызвало у миссис Хант приступ негодования.
— Это не должно вас беспокоить, миссис Хант. Облигации в порядке. Рынок ведет себя немного вяло. Вот и все.
— Один мой знакомый, — очень медленно сказала она, — которому известно все, что творится на Уолл-стрит, сказал мне вчера вечером, что для меня это означает потерю тысячи долларов.
— В каком-то смысле это так. То есть, так было бы, если бы вы попытались продать ваши облигации. Но поскольку вы не собираетесь этого делать, пока они не принесут вам солидную прибыль, вам не о чем беспокоиться. Умоляю вас не волноваться по этому поводу. Когда придет время продавать облигации, я дам вам знать. Не обращайте внимания, если курс понизится на один-два пункта. Вы достаточно хорошо защищены. Даже если возникнет паника, я прослежу, чтобы вам не пришлось все продать, независимо от того, как низко упадет курс. Вам не нужно об этом беспокоиться. Я бы даже посоветовал вообще не думать об этом.
— Ах, мистер Колвелл, огромное вам спасибо. Я глаз не сомкнула прошлой ночью. Но я знала...
Вошел клерк с пачкой акционерных сертификатов и застыл в дверях. Ему срочно требовалась подпись мистера Колвелла, но в то же время он не решался прервать беседу.
Заметив это, миссис Хант поднялась и сказала:
— Что ж, не буду больше отнимать у вас время. До свидания, мистер Колвелл. Огромное вам спасибо.
— Не за что, миссис Хант. До свидания. Вы хорошо заработаете на этих облигациях, нужно лишь запастись терпением.
— Да, теперь, когда мне все ясно, я буду терпелива. Да, я обещаю. И надеюсь, что ваше предсказание сбудется. Всего доброго, мистер Колвелл.
Облигации понемногу продолжали падать. Синдикат, который вел эти бумаги, был не готов организовать их продвижение. Однако неназванный знакомый миссис Хант – муж ее кузины Эмили, который работал в банке на окраине города, не имел представления обо всех нюансах данной сделки. С механизмами работы Уолл-стрит он был знаком лишь в общих чертах и поэтому заронил семя бессонницы в ее трепетную душу. А когда увидел, что цены падают, то сделал все возможное, чтобы заставить это семя прорасти, удобряя и без того плодородную почву зловещими намеками, покачиваниями головы и фразами, которые заставляли ее твердо поверить в то, что он постепенно и деликатно готовит ее к самому худшему. На третий день своей агонии миссис Хант вошла в офис Колвелла. Ее лицо было бледным, и она выглядела глубоко несчастной. Мистер Колвелл непроизвольно вздохнул – это был едва заметный и не очень невежливый вздох – и сказал:
— Доброе утро, миссис Хант.
Она горестно кивнула, судорожно глотнула воздух и дрожащим голосом произнесла лишь одно слово:
— Облигации!
— Да? И что с ними?
Она сделала еще один судорожный вдох и выдохнула:
— Б-б-бумаги!
— Что вы имеете в виду, миссис Хант?
Она бессильно, словно в полном изнеможении, рухнула в кресло. Немного отдышавшись, она сказала:
— Это во всех газетах! Я думала, что Herald может ошибаться, и поэтому купила Tribune, Times и Sun. Но нет. Везде было одно и то же, — и трагическим тоном добавила: — Курс упал до 93!
— Да, и что с того? — сказал Колвелл и улыбнулся.
Улыбка ее не успокоила. Она ее рассердила и вызвала подозрения. Он, как никто другой, должен был понимать, насколько серьезна причина ее бессонницы.
— Разве это не означает потери трех тысяч долларов? — спросила она.
В ее голосе чувствовался неосознанный интонационный вопрос: «Попробуй это отрицать, если посмеешь?» Муж ее кузины был заботливым садовником.
— Нет, потому что вы не собираетесь продавать ваши облигации по 93, а продадите их по 110 или около того.
— Но если бы я захотела продать их сейчас, разве я не потеряла бы 3 тысячи? — с вызовом спросила она. А затем сама поспешила ответить на свой вопрос: — Конечно, потеряла бы, мистер Колвелл. Даже мне это совершенно ясно.
— Это, несомненно, случилось бы, миссис Хант, но...
— Я знаю, что была права, — с неудержимым триумфом произнесла она.
— Но вы же не собираетесь продавать эти облигации.
— Конечно, я не хочу этого делать, потому что не могу себе позволить потерять хоть сколько-нибудь денег, тем более 3 тысячи. Но сейчас я не вижу никакого способа избежать этой потери. Меня с самого начала предупреждали, — сказала она, словно от этого ситуация стала еще хуже. — Мне определенно не следовало рисковать всем.
Она отказывалась от права возложить вину на кого-то другого, и в ее словах чувствовалось осознание справедливости постигшего наказания. Это глубоко тронуло мистера Колвелла.
— Вы можете получить назад ваши деньги, миссис Хант, если пожелаете, — сказал он, хотя с его стороны это было весьма непрофессионально. — Похоже, вы слишком сильно об этом беспокоитесь.
— Ах, я не беспокоюсь, правда. Просто мне хочется, чтобы этой покупки не было — в том смысле, что деньгам было так безопасно в трастовой компании Trolleyman’s, и я никак не могу отделаться от мысли, что могла бы позволить им остаться там, где они лежали, даже если бы они почти ничего мне не приносили. Но, конечно, если вы хотите, чтобы я оставила их здесь, — сказала она очень медленно, чтобы предоставить ему возможность ей возразить, — тогда, конечно, я сделаю так, как вы говорите.
— Любезная моя миссис Хант, — сказал Колвелл очень вежливо, — мое единственное желание состоит в том, чтобы порадовать вас и помочь вам. Когда вы покупаете облигации, вам нужно быть готовой проявить терпение. Возможно, пройдут месяцы, прежде чем вы сможете продать их с прибылью, и я не знаю, как низко может опуститься их курс за это время. Никто не сможет вам этого сказать, потому что никто не знает. Но для вас не должно быть никакой разницы в том, что облигации упадут до 90 или даже до 85, что, впрочем, маловероятно.
— Да как вы можете так говорить, мистер Колвелл? Если облигации упадут до 90, я потеряю 6 тысяч долларов. Мой знакомый сказал, что каждый пункт падения равнозначен потере одной тысячи. И при курсе 85 это будет, — она подсчитала на пальцах, — 11 пунктов, то есть одиннадцать…тысяч… долларов!
И она уперлась в него взглядом, полным ужаса и осуждения:
— Да как вы можете говорить мне, что нет никакой разницы, мистер Колвелл?
Мистер Колвелл люто возненавидел неназванного знакомого миссис Хант, который сообщил ей слишком мало и в то же время чересчур много. Но, обращаясь к ней, он сказал очень спокойным голосом:
— Мне казалось, что я вам уже все объяснил. Если облигации упадут на десять пунктов, хотя такое падение представляется совершенно невероятным, это может причинить вред лишь слабому игроку. Но это даже в малейшей степени не затронет вас, поскольку достаточно большая маржа позволит вам избежать необходимости продать облигации. Вы просто будете держать их до тех пор, пока курс не поднимется снова. Позвольте, для наглядности привести пример. Предположим, что ваш дом стоит 10 тысяч долларов и...
— Гарри заплатил за него 32 тысячи, — внесла она необходимое уточнение, а затем немного подумала и улыбнулась, показывая, что поняла отсутствие прямой связи этого факта с предлагаемым примером. Но все же ему следовало знать реальную цену.
— Очень хорошо, — добродушно согласился с поправкой Колвелл, — скажем, 32 тысячи долларов, что является стандартной ценой любого дома в этом квартале. И предположим, что из-за какого-то происшествия или по любой другой причине нельзя найти никого, кто бы заплатил за один из этих домов больше 25 тысяч долларов. В этой ситуации трое из ваших соседей продали свои дома по этой цене. Но вам нет нужды этого делать, поскольку вы знаете, что осенью, когда все вернутся в город, вы сможете найти сколько угодно людей, которые дадут за ваш дом 50 тысяч. Вы не станете продавать дом за 25 тысяч, и не будете волноваться. Теперь вы не будете так сильно переживать? — закончил он с энтузиазмом в голосе.
— Нет, — медленно ответила миссис Хант. — Переживать я не буду. Но, — продолжила она нерешительно, потому что, в конце концов, почувствовала неловкость своего положения, — мне все же хотелось бы иметь деньги вместо облигаций. — И добавила, словно в свою защиту: — Я провела три ночи без сна, думая об этом.
Мысль о своем скором освобождении чрезвычайно воодушевила мистера Колвелла.
— Ваше пожелание будет удовлетворено, миссис Хант. Почему вы не попросили меня об этом раньше, если чувствовали, что это нужно сделать? — сказал он с мягким укором.
И немедленно вызвал клерка.
— Выпишите чек на 35 тысяч долларов на имя миссис Роуз Хант и переведите 100 облигаций Manhattan Electric Light 5s на мой личный счет.
Он вручил ей чек и сказал:
— Вот ваши деньги. Мне очень жаль, что я невольно стал причиной вашего беспокойства. Но все хорошо, что хорошо кончается. В любое время, когда я смогу быть вам полезен… Не за что. Пожалуйста, не благодарите меня, не стоит. До свидания.
Но он не сказал ей, что при переводе ее счета на свой ему пришлось заплатить 96 тысяч долларов за облигации, которые на открытом рынке можно было купить за 93 тысячи. Он был самым вежливым человеком на Уолл-стрит. И к тому же много лет знал Ханта.
Неделю спустя пятипроцентные облигации Manhattan Electric вновь продавались по курсу 96. Миссис Хант пришла к нему снова. Был полдень, и она явно все утро набиралась мужества для этого визита. Они поприветствовали друг друга, она выглядела немного смущенной, а он, как обычно, был учтив и любезен.
— Мистер Колвелл, вы еще держите те облигации, не так ли?
— Да, держу.
— Я... я думаю, что мне хотелось бы взять их назад.
— Конечно, миссис Хант. Сейчас узнаю, по какому курсу они продаются.
Он поручил клерку узнать котировку облигаций Manhattan Electric 5s. Клерк позвонил по телефону одному из их специалистов по облигациям и выяснил, что их можно купить по курсу 96½ . Он сообщил эту информацию мистеру Колвеллу, а тот в свою очередь передал ее миссис Хант, добавив:
— Вот видите, они практически на том же месте, где и были, когда вы покупали их раньше.
Она начала говорить, слегка запинаясь:
— Я… мне… разве вы не купили их у меня по 93? Мне хотелось бы выкупить их назад по той же цене, за которую я их вам продала.
— Нет, миссис Хант, — сказал он. — Я купил их у вас по 96.
— Но курс был 93.
И в подтверждение своих слов заявила:
— Разве вы не помните, это было во всех газетах?
— Да, но я вернул вам всю сумму, которую от вас получил. И перевел облигации на свой счет. Поэтому в наших книгах указано, что я приобрел их по 96.
— Но не могли бы вы позволить мне получить их по 93, — настаивала она.
— Мне очень жаль, миссис Хант, но я не знаю, как я мог бы это сделать. Если вы купите их сейчас на открытом рынке, то окажетесь в точно таком же положении, как до того, когда вы их продали, и сделаете на этом много денег, потому что сейчас они идут вверх. Позвольте мне купить их для вас по 96½.
— Вы хотите сказать, по 93? — заискивающе улыбнулась она.
— По той цене, за какую их продают, — терпеливо поправил ее он.
— Почему вы позволили мне продать их, мистер Колвелл? — жалобно спросила она.
— Но, моя дорогая мадам, если вы купите их сейчас, то окажетесь в ничуть не худшем положении, чем тогда, когда у вас был первоначальный лот.
— Однако мне не понятно, почему я должна платить по 96½ за те же самые облигации, которые в прошлый вторник продала по 93. Если бы это были какие-нибудь другие облигации, — добавила она, — я бы так сильно не возражала.
— Милая миссис Хант, нет никакой разницы в том, какие конкретно облигации вы держите. Они все выросли в цене — и ваши, и мои, и чьи-то другие. Ваш лот был точно таким же, как любой другой лот. Вы же это понимаете, не так ли?
— Д-да, но...
— Значит, вы находитесь в том же положении, как и перед их покупкой. Вы ничего не потеряли, потому что получили ваши деньги назад в целости и сохранности.
— Я хочу купить их, — с непоколебимой решимостью сказала она, — по 93.
— Миссис Хант, я бы с радостью купил их для вас по такому курсу. Но в продаже нет ни одной облигации дешевле, чем по 96½.
— Боже, почему я позволила вам продать мои облигации! — с горечью воскликнула она.
— Просто вы слишком волновались из-за того, что они так упали...
— Да, но я совершенно не разбиралась в деловых вопросах. И вы прекрасно знали об этом, мистер Колвелл, — закончила она осуждающим тоном.
Он улыбнулся со свойственным ему добродушием.
— Так мне следует купить для вас облигации? — спросил он.
Он был осведомлен о планах синдиката, который вел эти бумаги на рынке, и будучи уверенным в том, что облигации пойдут в рост, подумал, что она смогла бы даже принять участие в прибыли. В глубине души ему было жаль эту женщину.
Она улыбнулась в ответ.
— Да, — сказала она ему, — по 93.
Невзирая на все объяснения, она считала неправильным, что ей нужно покупать их по 96½, когда лишь несколько дней назад курс составлял 93.
— Но как я могу это сделать, если курс 96½?
— Мистер Колвелл, либо по 93, либо ничего.
Она чуть не побледнела от своей собственной дерзости. Ей в самом деле показалось, будто курс только и ждал того момента, когда она все продаст, чтобы начать движение вверх. И несмотря на то, что ей хотелось получить эти облигации, она не собиралась идти на уступки.
— Тогда я очень боюсь, что все закончится ничем.
— Э-э-э, до свидания, мистер Колвелл.
Она была готова разрыдаться.
— До свидания, миссис Хант.
Неожиданно для себя, позабыв обо всем, что произошло раньше, он добавил:
— Если вдруг вы передумаете, я буду рад...
— Я знаю, что не стала бы платить больше, чем по 93, даже если бы прожила тысячу лет.
Она выжидающе посмотрела на него, проверяя, не раскаивается ли он, и послала ему улыбку — улыбку, которая для женщины является последним средством и которая говорит почти по буквам: «Конечно, я знаю, что ты сделаешь так, как я прошу. Мой вопрос — это только формальность. Я знаю, как ты великодушен, и не боюсь». Но он лишь очень учтиво поклонился ей на прощанье.
Курс Man. Elec. L. H. & P. Co. 5s неуклонно рос на фондовом рынке. Миссис Хант, слишком возмущенная, чтобы раскиснуть, обсудила эту тенденцию со своей кузиной Эмили и ее мужем. Эмили приняла в дискуссии самое активное участие. Совместными усилиями она и миссис Хант вынудили беднягу сделать странные допущения и, решительно игнорируя его слабое сопротивление, убедили себя в том, что мистер Колвелл вряд ли будет столь щедрым, чтобы позволить вдове бывшего друга купить облигации по 93, но он просто обязан позволить ей сделать это по курсу 96½.
К тому моменту, когда они пришли к этому решению, миссис Хант уже знала, как следует действовать. Чем больше она думала об этом, тем сильнее разгоралось ее возмущение. На следующее утро она нанесла визит душеприказчику и другу своего покойного супруга. У нее было такое выражение лица, какое часто можно увидеть у тех пылких натур, которые считают, что их священные и неотъемлемые права были попраны тираном, но в то же время уверены, что час возмездия близок.
— С добрым утром, мистер Колвелл. Я пришла, чтобы точно выяснить, как вы предлагаете мне поступить с моими облигациями.
По ее голосу чувствовалось, что она ожидала от него яростного сопротивления, возможно, даже сквернословия.
— С добрым утром, миссис Хант. О чем это вы?
Его притворная неосведомленность углубила морщины на ее лице. Вместо ярости он воспользовался деликатностью!
— Полагаю, вы знаете, мистер Колвелл, — многозначительно сказала она.
— Я, правда, не знаю. Помнится, вы не вняли моему совету, когда я убеждал вас не продавать облигации, а затем снова, когда я рекомендовал выкупить их обратно.
— Да, по 96½, — возмущенно воскликнула она.
— Что ж, если бы вы это сделали, то на сегодняшний день имели бы больше 7 тысяч долларов прибыли.
— И чья вина в том, что я этого не сделала?
Она ждала ответа. Не получив его, продолжила:
— Но не волнуйтесь, я решила принять ваше предложение, — она произнесла это с такой горечью, будто у бедной вдовы не было выбора. — Я возьму эти облигации по 96½, — и, понизив голос, добавила: — Хотя по справедливости надо было бы по 93.
— Но, миссис Хант, — сказал Колвелл с безмерным изумлением, — вы не можете этого сделать! Вы не купили их, когда я предлагал, а сейчас я не могу купить их для вас по 96½. Как вы не можете этого понять?
Предыдущим вечером они с кузиной Эмили проиграли дюжину воображаемых вариантов беседы с мистером Колвеллом — различных степеней накала — и среди прочих (от нечего делать, а вовсе не потому, что они действительно этого ожидали) рассмотрели возможность того, что мистер Колвелл займет именно такую позицию. Соответственно, миссис Хант была готова показать не только то, что она знает свои моральные и технические права, но и то, что она готова сопротивляться любой попытке их игнорировать. Поэтому она придала своему голосу такое яростное спокойствие, что это могло послужить предостережением для любого преступника, и сказала:
— Мистер Колвелл, вы ответите мне на один вопрос?
— Хоть на тысячу, миссис Хант, со всем моим удовольствием.
— Нет. Только на один. Вы сохранили те облигации, которые купила я, или нет?
— А какая, собственно, разница, миссис Хант?
Он уклонился от ответа!
— Только «да» или «нет» — пожалуйста. Вы сохранили именно те конкретные облигации или нет?
— Да, сохранил. Но...
— И кому принадлежат эти облигации по справедливости? — Она все еще была бледна, но не утратила решимости.
— Мне, разумеется.
— Вам, мистер Колвелл?
Она улыбнулась. И в ее улыбке можно было прочесть тысячу чувств, но только не радость.
— Да, миссис Хант, мне.
— И вы собираетесь их себе оставить?
— Безусловно.
— Даже если я заплачу по 96½, вы не отдадите их мне?
— Миссис Хант, — с теплотой в голосе произнес Колвелл, — когда я забрал у вас эти облигации по 93, эта операция принесла мне нереализованный убыток в 3 тысячи долларов…
Она улыбнулась с сожалением — сожалением о том, что он считал ее столь безнадежно глупой.
— И когда вы захотели, чтобы я продал вам их обратно по 93, они уже поднялись до 96½. Если бы я сделал то, что вы хотели, это означало бы для меня реальный убыток в 3 тысячи долларов.
Она снова улыбнулась — улыбка была той же, только теперь сожаление смешивалось с нарастающим негодованием.
— В память о Гарри я согласился принять первоначальный убыток, чтобы вы не волновались. Но я не вижу причины, почему я должен делать вам подарок в 3 тысячи долларов, — сказал он очень тихо.
— Я никогда не просила вас этого делать, — с горячностью возразила она.
— Если бы вы потеряли какие-то деньги по моей вине, все было бы иначе. Но ваш первоначальный капитал остался нетронутым. Вы бы ничего не потеряли, если бы выкупили те же самые облигации обратно практически по тому же курсу. А теперь вы приходите и просите меня продать вам облигации по 96½, когда они уже торгуются на рынке по 104. Полагаю, так вы хотите вознаградить меня за то, что отказались воспользоваться моим советом?
— Мистер Колвелл, вы пользуетесь моим положением, чтобы меня оскорбить. А Гарри так сильно вам доверял! Но позвольте мне сказать, что я не собираюсь позволять делать все, что вам хочется. Очевидно, вы желаете заставить меня отправиться домой и забыть о том, как вы со мной поступили. Но я собираюсь проконсультироваться с юристом и узнать, имеет ли право друг моего мужа обращаться со мной подобным образом. Вы совершили ошибку, мистер Колвелл!
— Да, мадам, я действительно ее совершил. И дабы избежать совершения новых ошибок, вы меня очень обяжете, если больше никогда не переступите порог этого офиса. И обязательно проконсультируйтесь у юриста. Всего доброго, мадам, — сказал самый вежливый человек на Уолл-стрит.
— Посмотрим, — заявила она, покидая помещение.
Колвелл нервно расхаживал по офису. Он редко позволял себе терять самообладание, и ему это очень не нравилось. Оживленно затарахтел тикер, и он бросил рассеянный и почти неприязненный взгляд в его сторону. «Man. Elec. 5s, 106⅛», — прочел он на ленте.
Фото: freepik.com