Александр Аузан, участвующий в разработке программы институциональных реформ в составе группы Алексея Кудрина, дал важное интервью газете «Ведомости». В этом интервью Александр Аузан утверждает, что колея, препятствующая выходу страны на траекторию устойчивого и быстрого экономического роста – это старые, архаичные институты. Соответственно, изменения в стране следует начинать с создания новых институтов. И только когда они заработают, можно начинать демократизацию общества. А залогом создания эффективных институтов является увеличение горизонта планирования до 30-40 лет.
С одной стороны, с уважаемым экономистом можно согласиться в той части, что преобразования следует начинать не с политической демократизации. С другой стороны, есть ощущение, что Александр Аузан недооценивает глубину колеи, в которой находится страна. Институты не берутся из воздуха. Они вырастают из системы общественных ценностей, из правого сознания, из традиций и культуры социума.
Генезис институтов эпохи модерна
В основе современных институтов западного общества лежало правовое сознание, заимствованное от Римской империи, и базовые ценностные установки общества, тот самый «дух народа», менталитет, влияние которого на институты Александр Аузан решительно отрицает. В основе этого менталитета лежала протестантская этика. Кроме того, в каждой из стран, внесших главную лепту в историю современного экономического роста, в какой-то исторический момент сложилась своя индивидуальная ситуация, приведшая к формированию институтов современного цивилизованного общества.
В Голландии осваивать плодородные низинные земли начинали свободные люди. В IX-X веках эта территория подвергалась набегам норманнов, также не знавших отношений феодальной зависимости. В их жизненном укладе каждый хозяин рода был независим. Важные для всех решения принимались на совете глав родов. Король норманнов возглавлял совет, но не принимал единоличных решений. Норманны, остававшиеся после набегов жить в Голландии, смешивались с местным населением, формируя народ с особым менталитетом. Поэтому сельское хозяйство там стало развиваться на основе договоров между свободными людьми, будь то равные партнеры или работодатели и наемные крестьяне. На волне технических новшеств того времени и великих географических открытий новые отношения привели к росту производительности в сельском хозяйстве. Развитие получили торговля и банковское дело. После попадания под власть Габсбургов голландцы не пожелали терпеть унижение перед испанской короной и платить неоправданно высокие налоги. В результате Восьмидесятилетней войны испанцы были изгнаны. После чего начался золотой век Нидерландов.
В Англии местная аристократия, смешавшаяся с потомками не знавших феодализма норманнов, воспользовалась слабостью королевской власти: на протяжении нескольких поколений на троне оказывались не совсем легитимные наследники. И аристократия, понимая шаткость позиций таких королей и их зависимость от себя, с 1100 по 1215 гг. четырежды добивалась закрепления своих прав и свобод в законах – хартиях вольностей. Потом была долгая история. Но права свободных граждан были закреплены в законах. Так формировалось правовое сознание общества, из которого формировались общественные институты. И уже в эпоху аграрной и промышленной революций эти институты дали толчок экономическому росту.
В США ценности гражданской нации формировали свободные переселенцы из Старого Света, надеявшиеся обрести удачу благодаря своим способностям и усилиям. В какой-то момент они посчитали для своего достоинства унизительным и не пожелали платить слишком высокие налоги английской короне. Приняли Декларацию независимости, победили метрополию в трудной войне. Потом в Гражданской войне победили рабство в своей стране, опираясь на силу общественных институтов и экономическую силу свободного Севера. И уже впоследствии свободный предпринимательский дух американцев позволил им создать свои общественные институты, соединить технологические новации с внедрением принципов эффективного менеджмента, стать мировыми экономическими лидерами.
В каждой из названных стран в свое время сложилась своя собственная, уникальная для традиционного аграрного общества аномалия общественных отношений. В сочетании с особенностями западной культуры эта аномалия привела к формированию принципиально новых общественных институтов, создала точку бифуркации и дала толчок современному экономическому росту. Она же служит внутренним двигателем этого роста уже на протяжении последних четырех сотен лет. Но тут важна причинно-следственная связь: правовое сознание и ценности свободы, присущие общественной элите, стали причиной формирования эффективных общественных институтов. Без общественного сознания, без менталитета не было бы институтов.
Пикник на обочине
В процессе развития при тех или иных обстоятельствах в глобальный процесс современного экономического роста включаются все новые страны. Перенос западных технологий и частичный перенос институтов в другие страны с принципиально иной традиционной культурой оказался способен вызвать у стран-реципиентов экономический рывок. Достаточно вспомнить Японию, Китай, Южную Корею. Наиболее долгосрочных успехов в развитии экономики при этом добиваются страны, обладающие собственными древними культурами и традициями.
Однако на чужой почве западные общественные институты без серьезной трансформации не приживаются. Трансформированные институты приводят к формированию собственных национальных моделей догоняющего экономического роста. И каждая такая модель имеет внутренние ограничения, свое уникальное сочетание культурных и социальных факторов, рано или поздно приводящее страну к системному кризису. За пределами западной культуры ни одна страна пока эти ограничения преодолеть не смогла. Что мы и видим на тех же примерах Японии, Китая, Южной Кореи.
Россия находится в общем русле европейской истории и культуры. Но наша культура, тем не менее, заметно отличается от культуры Запада. Мы свой цивилизационный толчок получили не от Рима, а от Византии. Если в Средние века западные европейцы осознавали себя жителями Римской империи, мы провозглашали себя Третьим Римом – продолжателем традиций Рима Второго, то есть, Византии. В этих традициях не было того осознания приоритета права, которое Запад унаследовал от Рима.
Да, до определенного момента мы чувствовали себя частью Европы, тоже были подвержены влиянию норманнских варягов. Но воспринятая позднее от татар деспотия в управлении государством существенно исказила в нас наше европейское сознание. А избыток ресурсов и удаленность от морских торговых путей приводили к техническому и военному отставанию, требовали мобилизационных рывков. Тем самым воспроизводилась модель развития, основанная на экспорте накопленных ресурсов и продукции аграрного сектора, позволявшем импортировать в готовом виде современные для своего времени промышленные технологии. Так было. И так есть. Тем самым закреплялась и усиливалась деспотия, составляющая основу нашей культуры. Не преодолев в себе эту архаичную культуру, никаких современных институтов для устойчивого экономического роста мы не построим.
Поэтому расчет на создание устойчиво работающих институтов, не опирающихся на исторически сложившиеся культурные ценности и общественное сознание – это иллюзия. Институты Западного общества выросли из традиций Западной цивилизации, западной культуры, но не наоборот. И нам, вероятно, необходимо обратиться к истории и попытаться понять, как из схожих поначалу исторических условий на Западе выросла их культура и их институты. И попытаться смоделировать этот процесс у себя.
Идеальный экономический шторм
Когда-то под действие Великой хартии вольностей попадали только 5% населения Англии. Но данного количества оказалось достаточно для формирования предпосылок спонтанного запуска необратимого процесса социальной модернизации и экономического роста. Наша система искусственно создаваемых институтов должна быть ориентирована на решение задач экономического роста с учетом менталитета, системы ценностей и норм поведения не только 14% населения, ориентированного на Западный путь цивилизованного развития, но, прежде всего, тех 86% населения, которые привержены архаичной, имперской, деспотичной системе ценностей. Меньшинство должно принудить эти 86% жить по цивилизованным правилам и правовым нормам. Такая система институтов не может называться демократией в ее современном понимании. Если, конечно, задача вообще относится к категории решаемых. Пока сделать это не удавалось никому.
Помимо цивилизационных причин, препятствующих созданию в России современных институтов развития, есть еще и технологические. Наш собственный системный кризис усиливается глобальной неопределенностью. Внутри страны формируются условия для идеального экономического шторма. Мир вступил в эпоху новой технологической революции. Эта революция в ближайшие 10-20 лет качественно изменит не только экономику, но и принципы социального устройства, включая все основные общественные институты. То есть, мы сейчас не имеем образца для заимствования институтов.
На Западе эти институты трансформируются и вырастают естественным образом из системы общественных ценностей, культурных традиций, из технологий. Да, при этом Запад проходит через циклические кризисы. Рождение новых институтов с каждой новой промышленной революцией, в каждом большом экономическом цикле происходит болезненно. Но наличие прав и свобод, гарантирующих возможность поиска и отбора технологических и социальных решений, рано или поздно приводят к созданию новых эффективных социальных структур. А эффективные институты обеспечивают устойчивость дальнейшего экономического роста. С высокой вероятностью можно предположить, что так на Западе случится и на этот раз.
Не имея собственного механизма формирования современных институтов, мы могли бы перенять их у Запада только после того, как они там появятся. К этому моменту мы не просто безнадежно отстанем. Мы не выдержим этого отставания, лишившись необходимого для страны уровня доходов от экспорта энергоресурсов. Нет у нас горизонта планирования в 30-40 лет. Если мы намерены действовать, то идти придется, нащупывая каждый следующий шаг в тумане глобальной неопределенности. В такой ситуации правила принятия решений становятся важнее целевой модели. Целевая модель представляет собой лишь гибко изменяемую гипотезу.
* * *
И остается главный вопрос. Кто будет проводить реформы и создавать новые институты? Нынешняя вертикаль власти? Вопрос, естественно, риторический.